С Б-жьей помощью

Симхат Тора

Праздник Симхат Тора (радость с Торой) также не связан с Суккот, но и он как бы продолжает последний. Этот день – начала нового цикла чтения Торы – самый радостный и веселый в еврейском году, когда танцует и ликует весь еврейский народ от мала до велика. Повсюду, где только живут евреи, веселье Симхат Тора выплескивается из стен синагог, переливается в дома и на улицы, охватывает еврейские кварталы. И радость эта одинакова у седобородого старца, постигшего великие тайны Учения, танцующего со свитком Торы в синагоге Израиля или любой свободной страны, и у юноши с салфеткой на голове, не умеющего отличить алеф от бейт, самозабвенно пляшущего у стен московской синагоги.

Но, может быть, самое оживленное и веселое место в мире на Симхат Тора – улица в Нью-Йорке,

Истерн Парквей, где расположена Любавичская синагога. Сюда приходят отметить праздник тысячные, густеющие из года в год толпы людей.

Многие из них прилетели из дальних и самых дальних концов земли: из Австралии, Южной Африки, даже с Тайваня. А сотни других приехали на машинах, поездах и автобусах из разных штатов Америки, из Канады... Веселые, оживленные, они идут в синагогу – дом трепета и уважения перед Лицом Всевышнего, чтобы прикоснуться в этот день к сокровищу Торы во время танца со свитком Торы на плечах.

На Симхат Тора исчезает различие между людьми, и заповедь Ахават Исраел – любовь к брату-еврею – проявляется особенно ярко. Та самая любовь, о которой сказано: люби одинаково и абсолютно порочных, и абсолютно праведных, люби, невзирая на внешность, поведение, достоинства и недостатки. Люби его, как самого себя, т.е. прощай ему, как прощаешь себе любые прегрешения.

Ах, весел праздник Симхат Тора! В канун его, после вечерней молитвы, и в самый день праздника, после утренней молитвы, семь раз обходят со свитками Торы вокруг бима – возвышения в центре синагоги, откуда читают Святую Книгу. При этом обходе – Хакафот, который длится часами, ликуют, поют и танцуют, и безграничная радость охватывает присутствующих. Все равны сегодня, и все пришли сюда, в Любавичский Центр, услышать Ребе и вместе с ним отпраздновать Хакафот.

Однажды на Симхат Тора великий Бешт – Исраэль Баал-Шем-Тов, основатель хасидизма, – рассказал своим ученикам такую притчу:

– Как вы знаете, – сказал он, – наутро праздника Симхат Тора евреи спят дольше обыкновенного и утренняя молитва запаздывет. В этом нет ничего дурного: накануне они поздно веселились во время Хакафот. А у ангелов это обычный день, и они встают, как всегда, спозаранку. Им хотелось бы петь песни во славу Всевышнего, но без людей они петь не могут. Чтобы занять себя делом, ангелы начинают убирать рай. И вдруг в удивлении обнаруживают разбросанные повсюду странные предметы – подметки, башмаки, рваные туфли... Ангелы изумлены,, они привыкли находить в раю тефиллин или мезузы. Но подметки?!

Отнесли они свои находки ангелу Михаэлю. «Не беспокойтесь, – сказал им ангел Михаэль, – это мое, это от плясок евреев с Торой», – и с удовольствием начал пересчитывать свое добро, называя, из каких оно синагог. Затем с гордостью показал свои приобретения ангелу Матату, который вяжет венцы Создателю из еврейских молитв. На этот раз ему, ангелу Михаэлю, удастся связать венец еще величественнее – из туфель, порванных на Симхат Тора...

Время нашей радости

Из посланий Любавичского Ребе Рабби Менахем М. Шнеерсона

Праздник Симхат Тора отмечает завершение еженедельных чтений Торы в течение года. В этот день мы читаем заключительную часть Торы и опять начинаем Берейшит (начальную ее главу). Однако и праздник Шавуот посвящен Торе, ее получению на горе Синай. Почему же на Симхат Тора мы должны радоваться нашей Великой Книге больше, чем на Шавуот?

Во времена передачи Торы еврейский народ достиг высшей точки духовного совершенства. Евреи получили первые скрижали как святые, совершенно праведные, очищенные от следов греха. Некоторое время спустя, после совершения тяжкого греха поклонения золотому тельцу, евреи стали Баалей Тшува – искренне раскаивающимися и сокрушающимися людьми. И только тогда получили вторые скрижали.

Первые были даны им среди молний и грома, когда сотрясались небеса и земля, но.были непрочными и вскоре разбились из-за поклонения золотому тельцу. Вторые скрижали были даны на Йом Кипур – в тишине и покое – символизируя тем самым спокойную искренность Баал Тшува, искренность, которая подлинна, вечна, нерушима и пронизывает ум, сердце и каждый день жизни еврея.

И вторые скрижали сохранились.

Именно поэтому мы больше радуемся на Симхат Тора, которая празднуется сразу после Йом Кипур – Дня Искупления, дня раскаяния перед Всевышним.

«Благословение и прощение, которых жаждут в Трепетные дни и о которых просят Всемогущего торжественной молитвой и серьезнейшим раскаянием, – сказал однажды Любавичский Ребе, Рабби Иосиф Ицхак Шнеерсон, – могут быть достигнуты на Симхат Тора в радостном настроении, в танце с Торой».

В день Симхат .Тора все евреи – от лидеров и старейшин до простых людей – становятся равными. Это время не предназначено для изучения Торы. Это время, невзирая на разницу в образовании, пуститься в пляс и радоваться Торе. Свиток ее не развернут в определенном месте, а заключен в футляр, и еврей танцует со всем его содержимым. Еврей соединяется с Торой в такой степени, когда он становится ногами танцующего Свитка Торы – очеловеченной Торы. Это период нашего (евреев и Торы) ликования, когда Тора радуется еврею так же, как еврей Торе, и все евреи, независимо от положения и жизненного опыта, могут принять участие в Симхе.

На первый взгляд удивительно: на Симхат Тора евреи всего мира собираются веселиться с Торой – с той, что предписано изучать «день и ночь»! Но если бы Симхат Тора отмечали изучением или даже чтением Торы, это подчеркнуло бы разницу между евреями – между ученым и необученным. В танце же все мы – от величайшего из великих до простейшего из простых – радуемся вместе и на равных.

В толпе танцующих будут и те, кто не знает, кто такой Всемогущий и что такое Его Тора, – они знают только, что Б-г и Его Тора драгоценны, что нет ничего более ценного во всем громадном мире, и это понимание вызывает безграничную радость в груди любого еврея.

Когда мы танцуем со свернутыми свитками Торы, ее содержание невидимо, мы как бы не знаем, что в ней, но ощущаем только, что она бесконечно ценна, и поэтому веселимся с ней вместе, как равные наследники сокровища Б-га и его благосклонности.

Нас угоняли, как скот...

В России прошлого века два русских слова вызывали одинаковый ужас у евреев: погром и кантонист. Что такое погром, объяснять не нужно, а кантонист – ушло из разговорного языка, и страшный его смысл поразительно обелен в советских энциклопедиях, где говорится о суровой солдатчине с детства и – ни слова! – о насильно отнятых у родителей еврейских мальчиках 8-10 лет, насильно в дальнейшем крещенных и обреченных на 20-летнюю службу в армии.

Рассказ об одном таком случае, хотя и ведется от первого лица, основан на строгом историческом факте. Он был записан в конце прошлого века в местечке, где доживали свой век старики-кантонисты. Каждый год в синагоге, которую из-за множества кантонистов прозвали «солдатской», на Симхат Тора повторялось одно и то же. Во время Хакафот, в самый разгар веселья, на середину выходил почтенный старик и, танцуя со свитком Торы в руках, внезапно срывал с себя рубаху. И окружающие в ужасе вздрагивали при виде глубоких шрамов на его теле. А он, как ни в чем не бывало, танцевал и пел: «Тора, Тора, я люблю тебя, Тора!»

После окончания Хакафот молодежь окружала старого солдата и, затаив дыхание, слушала его историю, хотя многие уже знали ее наизусть:

– Мне было восемь лет, когда в наш городок приехали какие-то незнакомцы. Немедленно распространился слух, что прибыли «похитители» детей.

Мой отец, раввин Шеломо, умер за неделю до этого. Убитая горем мать спрятала меня в погребе, но я ничего не понимал в то время, и, когда наверху раздались незнакомые голоса, крик и шум падения тела, не выдержал, подскочил к двери погреба и закричал: «Мамочка, что случилось?! Выпусти меня отсюда!»

Дверь мгновенно отворилась, и грубые руки крепко схватили меня.

– Вот где ты спрятался...

Моя мама лежала на полу без сознания.

– Вы убили маму! – закричал я, вырываясь.

– Ничего с ней не случится, – зло прикрикнули на меня, – Веди себя спокойно или будет хуже, чем маме, – и они унесли меня из дома.

В тот день было похищено 20 мальчиков. Привязанных веревкой друг к другу, окруженных стражей, нас, как скот, угоняли из города. Наших родителей даже не подпустили проститься, и только издалека рыдающая мать прокричала: «Сынок, не забудь свою Бар-Мицву!» – и перебросила маленький пакетик. В нем оказались тефилин и молитвенник, но до моей Бар-Мицвы было еще так далеко...

Потом три года подряд нас «тренировали» в военных казармах. Это не было обучением, нас ничему не учили, из нас выбивали «еврейский дух». Страшно вспомнить, что с нами делали, когда мы отказывались есть с непокрытой головой или целовать крест, но мы всегда отказывались.

Мне доставалось тяжелее других: я был сыном раввина, товарищи обращались ко мне за поддержкой и советом, невольно я стал вожаком нашей группы, и это было подмечено унтер-офицером. Злой «воспитатель» немедленно решил, что, сломив меня, он покажет пример остальным и обрушил на меня всю свою жестокость... Эти шрамы – на груди, на плечах и спине – память о том, как меня готовили к обряду крещения, и память о моей детской стойкости. Я понимал: прояви я малейшую слабость, и дух моих товарищей пошатнется даже без издевательств и побоев.

Однажды, избитого в очередной раз до полусмерти, меня привели к унтер-офицеру, у которого сидел священник. Он был вежлив и, уговаривая креститься, обещал золотые горы: и карьеру по окончании школы, и учебу в высшей военной академии, и возможный в дальнейшем чин генерала русской армии. А унтер-офицер в свою очередь за отказ грозил забить насмерть, и я знал, что это не пустая угроза.

Я был измучен до последней степени, невыносимо болело разбитое до крови тело; умирая от жажды, я попросил глоток воды.

Зло усмехаясь, унтер-офицер наполнил стакан, но, когда я протянул руку, ударил меня.

– Не торопись, мой мальчик, мы ждем ответа.

– Дайте мне попить, – сказал я в отчаянии, – и дайте время подумать... Ну, хотя бы три дня.

Унтер-офицер и священник переглянулись и разрешили мне выпить воду...

Следующие три дня были худшими в моей жизни. Я сходил с ума от боли и дум: «нет» – означало ежедневные истязания даже смерть, «да» – было горше смерти...

В последнюю ночь мне приснился странный и памятный сон... Я плавал и нырял в быстрой речке возле нашего городка. Внезапно ноги свело судорогой и я начал тонуть. В отчаянии я ухватился за плывшую рядом солому, как вдруг она превратилась в прочную золотую цепь, дальним концом прикрепленную к дереву на берегу. Всмотревшись, я увидел, что золотые кольца у берега были самыми крупными и мощными, и смог разглядеть выбитое на них: Авраам... Ицхак... Яаков... ближе следовали имена, хорошо знакомые мне из Торы. Я взглянул на кольцо, за которое держался, прочел на нем свое имя, а на соседнем – имя отца.

Меня охватило чувство радости и безопасности, я понял, что спасен. Но их сменил ужас, когда я увидел, что мое кольцо надламывается. Еще секунда, оно распадется на части и я утону.

– Не надо! – закричал я в страхе... и проснулся.

Лицо мое заливали слезы, мне был понятен ясный смысл приснившегося, и остаток ночи я провел без сна.

Наутро меня привели в зал военного собрания, забитый людьми до отказа. На возвышении сидели офицеры, среди них священник и унтер-офицер, а в зале – мои товарищи и множество мальчиков-кантонистов из других казарм.

Священник торжественно спросил, готов ли я отречься от прежней веры и стать христианином. Я оглянулся – посмотрел в испуганные, выжидающие глаза друзей, потом перевел взгляд на стены, украшенные военным оружием, саблями и кортиками... Священник нетерпеливо повторил вопрос. Тогда, не говоря ни слова, я подошел к стене, снял с нее легкий солдатский топорик, вернулся к столу на возвышении и положил на него три пальца левой руки. Даже в эту минуту я не забыл подумать, что тефиллин надевают на средний палец... И прежде чем кто-либо сообразил, что я намерен сделать, я изо всех сил ударил топориком по пальцам.

– Вот вам, – крикнул я им в лицо, подняв окровавленную руку, – мой ответ, – и потерял сознание...

История самоотверженного мальчика получила широкую огласку, и вскоре царь Николай 1 отменил декрет обязательного крещения еврейских детей-кантонистов.

Законы и обычаи

Суккот – самый веселый праздник, «время нашей радости», продолжается семь дней. На третий день (В Израиле – на второй) начинаются «будни праздника» – полупраздничные дни, называемые Хол Амоэд. На восьмой день – праздник Шемини Ацерет, на девятый – Симхат Тора.

В канун Суккот стремятся давать как можно больше денег на благотворительные пели – Цедоко.

Накануне праздника, а лучше заранее, следует позаботиться о необходимом для исполнения заповедей Суккот: приобрести лулав и этрог и построить сукко. Желательно приступать к постройке сразу после Йом Кипур: «Если нужно исполнить мицву, – говорят Мудрецы, – не откладывай!»

Сукко

В Торе заповедано: «В сукко живите семь дней» (за пределами Израиля – восемь). Это означает, что на протяжении семи дней мы должны жить (т.е. есть и пить) только в сукко.

Для изготовления сукко выбирают красивое безветренное место под открытым небом: во дворе, на крыльце, на балконе, даже на крыше. Но над сукко не должны нависать чужая кровля, дерево или другой балкон.

Во многих городах дети соревнуются – кто построит самое красивое сукко. И победитель получает приз.

Для стенок сукко годится любой строительный материал: доски, фанера, листы формайки, шифер и пр. Но крышей может быть только настил из растений: еловых веток, камыша, бамбука... Схож (настил) – это основа заповеди сукко.

Многие иные подробности постройки сукко (его размеры, форма, допускаемые и запретные материалы) следует узнать у раввина.

Если по какой-то причине сукко не было изготовлено перед праздником или случайно разрушено, например, порывом ветра, его можно построить или восстановить после первых двух дней Суккот.

Всю неделю праздника помещение сукко становится как бы вместилищем мицвы. Поэтому сюда нельзя входить в. грязном или вносить испачканное, нельзя до окончания Симхат Тора использовать для чего-либо доски сукко, а после праздника, когда хижину наконец разбирают, – нельзя наступать на материалы постройки, либо применять их для неблаговидных целей.

По закону на протяжении семи дней запрещается есть и пить вне сукко. Это не относится к воде, хотя желательно и жажду утолять только в сукко.

Трапезы первого и второго вечера – это особая Мицва. Даже если человека постигло – не дай Б-г! – тяжелое несчастье или он болен, тем не менее он обязан во время первых двух ночей съесть хотя бы маленький кусок хлеба в сукко. То же самое относится к непогоде. Если идет сильный дождь, способный испортить еду, и нет надежды на его скорое прекращение, мы не обязаны есть в сукко и можем ограничиться кусочком хлеба, заменяющим трапезу. Проливной дождь в остальные (начиная с третьего) дни праздника освобождает от обязанности есть в сукко.

Вечером первого дня, после молитвы в синагоге, заходят в сукко для праздничного ужина и произносят Кидуш над бокалом вина. Вслед за этим говорят благословение Лейшейв Басу ко:

(Транслитерация): Борух Ато А-дой-ной Э-лой-гейну Мэлэх Хоойлом Ашэр Кидшону Бмицвойсов Вцивону Лэйшэйв Басуко.

(Перевод): Благословен Ты, Б-г, Всесильный наш, Король вселенной, освятивший нас своими заповедями и указавший нам пребывать в сукко.

Затем омывают руки и произносят благословение над хлебом. Весь год по традиции первый кусочек хлеба окунают в соль. В Суккот, как и на Рош Ашана, его макают в мед.

Всякий раз, когда мы едим в сукко, вслед за благословением Хамойци (на хлеб) или Мзойнойс (на торт или печенье) следует добавлять благословение Лейшейв Басуко. Но его не произносят на восьмой день – в Шемини-Ацерет.

Заповедь сукко не распространяется на женщин, и они не обязаны есть в сукко. Но женщины, пожелавшие соблюсти эту мицву наравне с мужчинами, имеют на это право и произносят те же благословения.

Эйрув Тавшиллин

Как мы знаем, в субботу нельзя готовить пищу, а в праздничные дни – можно. Но только на данный день, а не на следующий. Однако еду для субботы, выпадающей на третий день Суккот, можно готовить и в праздничные дни, при условии, что приготовление начато не во время праздника, а накануне его.

Если первый день Суккот выпадает на четверг, то в среду – накануне – готовят хотя бы одно специальное блюдо, называемое «эйрув тавшиллин». И тогда можно готовить в пятницу еду для субботы.

Хозяин или хозяйка дома перед самым наступлением праздника берут хлеб и что-либо сваренное (кусок рыбы, мяса, вареное яйцо или другое блюдо) и, предназначая их в еду для субботы, произносят:

(Транслитерация): Борух Ато А-дой-ной Э-лой-хэйну Мэлэх Хоойлом Ашэр Кидшону Бмицвойсов Вцивону Ал Мицвас Эйрув.

Бдэйн Эйруво Йхэй Шоро Лоно Лаафуей Улвашулэй Улъатмунэй Улъадлукей Шраго Улсаконо Улмээвад Кол Цорхоно Мийомо Тово Лшабато Лоно Улхол Исроэйл Хадорим Боир Хазойс. (Перевод): Благословен Ты, Б-г, Всесильный наш, Король вселенной, освятивший нас Своими законами и заповедавший нам закон об Эйрув.

Через Эйрув этот пусть будет разрешено нам печь, варить, держать пищу в тепле, зажигать свечи и готовить в праздничный день все нужное для субботы – нам и всем евреям, живущим в этом городе.

Зажигание праздничных свечей.

По обычаю праздничные и субботние свечи зажигают в сукко, но если сукко плохо защищено от ветра, свечи зажигают дома. Перед зажиганием произносят благословение о свечах праздника и благодарственное благословение Шеэхэйону:

1. (Транслитерация): Борух Ато А-дой-ной Э-лой-хэйну Мэлэх Хоойлом Ашэр Кидшону Бмицвойсов Вцивону Лэхадлик Нэйр Шэл Йойм Тойв.

2. (Транслитерация): Борух Ато А-дой-ной Э-лой-хэйну Мэлэх Хоойлом Шеэхэйону Вкиймону Вхигиону Лизман Хазэ.

1. (Перевод): Благословен Ты, Б-г, Всесильный наш, Король вселенной, освятивший нас Своими заповедями и указавший нам зажигать праздничные свечи.

2. (Перевод): Благословен Ты, Б-г, Всесильный наш, Король вселенной, сохранивший нас в живых, обеспечивший наше существование и доведший нас до сего времени.

Если первый день Суккот (или первый из двух последних дней Суккот) совпадает с субботой, мы говорим в пятницу вечером вместо первого благословения:

(Транслитерация): Борух Ато А-дой-ной Э-лой-хэйну Мэлэх Хоойлом Ашэр Кидшону Бмицвойсов Вцивону Лэхадлик Нэйр Шэл Шабос Вшэл Йойм Тойв.

(Перевод): Благословен Ты, Б-г, Всесильный наш, Король вселенной, освятивший нас Своими заповедями и указавший нам зажигать субботние и праздничные свечи.

«Четыре растения»

Все семь дней праздника (кроме субботы), произносят – желательно в сукко – благословение на лулав и этрог.

Заповедь лулав или мицва «четырех растений» выполняется следующим образом. Человек берет в правую руку нераспустившийся побег финиковой пальмы (лулав), к которому присоединены три веточки мирты (хадассим) и два стебелька речной ивы (аравот).

Затем произносят благословение Ал Нтилас Лулов:

(Транслитерация): Борух Ато А-дой-ной Э-лой-хейну Мэлэх Хоойлом Ашэр Кидшону Бмицвойсов Вцивону Ал Нтилас Лулов.

(Перевод): Благословен Ты, Б-г, Всесильный наш, Король вселенной, освятивший нас Своими заповедями, и указавший нам заповедь о Лулав.

При первом исполнении этой мицвы, в первый день праздника (если это не суббота), вслед за Ал Нтилас Лулов говорят также благословение Шеэхэйону.

После этого берут в левую руку этрог, соединяют руки и слегка потрясают «четырьмя растениями», наклоняя их во все стороны, отмечая тем самым вездесущность Б-га и выполнение нами Его воли. На этом исполнение мицвы заканчивается.

Пять дней спустя после Йом Кипур мы радостно поднимаем «букет» из плодов и растений, что доказывает – мы победили в Судный день. Мидраш говорит: «Это напоминает двух людей перед лицом судьи, и мы не знаем кто будет оправдан. Но когда один из них гордо выходит со скипетром в руках, мы узнаем, кто был признан правым. Так и народ Израиля и народы мира стоят перед судом Всевышнего на Рош Ашана. А когда на Суккот евреи выходят со скипетром – лулавом и этрогом – мы узнаем, что Израиль победил».

При покупке Дулова и этрога следует воспользоваться указаниями знающего человека или – лучше всего – обратиться к раввину.

По традиции имеющие лулав и этрог безотказно делятся с теми, кто их не имеет, чтобы каждый еврей мог выполнить мицву «четырех растений».

Приведем отрывок из письма нашего Ребе ): «...Хочу напомнить, что мой тесть (Шестой ЛюбаВичский Ребе Рабби Иосиф Ицхак Шнеерсон У"-) имел обыкновение отдавать свой этрог всем желающим для исполнения мицвы, и это хорошо известно. Мы знаем также, как одного из Цадиков, Всегда передававшего свой этрог другим, однажды спросили: «Не убывает ли красота этрога, если многие люди держат его в руках?» (А Тора велит нам брать «наикрасивейшие плоды».) Он ответил: «Ничто так не украшает этрог, как множество людей, исполняющих с ним великую мицву».

Наши Мудрецы считают важным следующий принцип: «Человек доволен, если мицва исполнена с помощью его собственности» (даже при использовании этой собственности другими). Если это справедливо оо отношению ко всем Мицвот, то можно себе представить, насколько этот принцип соответствует мицве «четырех растении», которая преподносит нам урок объединения и братства всего народа Израиля».

В дни праздника во дворе Центральной Любавичской синагоги стоит огромное сукко, и ежедневно сюда приходят тысячи людей, чтобы произнести благословение Ал Нтилас Аулов над «четырьмя растениями», принадлежащими Любавичскому Ребе.

Если кто-то не смог произнести благословение над лулав утром, он может сделать это и позже, в течение дня – до захода солнца.

Законы праздника

В первые два дня Суккот, как и во все другие праздничные дни, запрещена любая работа и не положено зажигать огонь, но разрешается готовить еду. Как же быть? Обычно оставляют горящую горелку на все дни праздника: от живого огня зажигать дозволяется, а он необходим не только для кухни, но и для зажигания праздничных свечей. В эти дни нельзя брать в руки спички, и курильщики склоняются над горелкой либо прикуривают друг у друга. Даже электрический свет нужно включить накануне праздника.

В этот день запрещается брать в руки деньги – монеты и банкноты, а также пользоваться любыми видами транспорта.

Во время промежутка между первыми и последними праздничными днями – Хол Амоэд – нет абсолютного запрета на всякого рода деятельность.

Тем не менее нужно избегать обыденных домашних дел вроде стирки и шитья, а делать лишь самое необходимое, не терпящее отлагательства. Принято также подчеркивать праздничность этих дней особенно вкусной едой и нарядной одеждой.

Последний день Хол Амоэд (т.е. пятый – или седьмой день Суккот) называют Хошана Раба. В ночь на Хошана Раба принято читать Тиккун и Тешим. Во время утренней молитвы произносят Хойшайнойс, после чего пять раз ударяют по полу пятью веточками ивы. Этот день завершает праздник Суккот.

Шемини Ацерет и Симхат Тора.

На восьмой день – праздник Шемини Ацерет, на девятый – Симхат Тора (в Израиле их празднуют в один день). На эти два дня распространяются те же запреты, что и на первые дни Суккот. При зажигании свечей произносят упомянутые выше благословения.

На Шемини Ацерет мы все еще едим в сукко, но при этом не говорят Лейшейв Басуко.

Во время утренней молитвы на Шемини Ацерет произносят Изкор – поминальную молитву по умершим.

Вечером Шемини Ацерет, а также вечером и утром Симхат Тора, в синагогах устраивают Хакафот: торжественное шествие со свитками Торы вокруг бима – возвышения в центре синагоги, на котором обычно читается Тора. Хакафот сопровождается песнями, танцами и всеобщим ликованием, которыми евреи выражают веру и любовь к Творцу жизни. Эти минуты – одни из самых светлых в жизни каждого еврея.

В день Симхат Тора, завершая годичный цикл чтения Торы в синагогах по субботам, читают заключительную главу, и, чтобы подчеркнуть непрерывность и вечность Торы, тут же начинают ее с начала. На Симхат Тора принято вызывать к чтению Торы всех без исключения мужчин, даже самых , маленьких мальчиков.

День после Симхат Тора, как и после любого большого праздника, называется Исро-Хаг – «прикрепленный к празднику». Он значительнее обычного дня, что должно быть подчеркнуто едой и одеждой.