Из книги "Шаббат. История, философия, литература"
"Амана" - институт публикаций по вопросам иудаизма для репатриантов
Менделе Мохер-Сфарим
ПЕС И ЦАРСКИЙ СЫН
I. День-деньской, с раннего утра и до позднего вечера, слоняется Шмуэль-тряпичник по уличкам и заулочкам, заглядывает во дворы, заходит в дома, покупая и продавая старые тряпки и потрепанную одежду. Лицо его измождено и изрыто морщинами, ф1:гура поникла и сгорбилась: ранняя старость наложила на него свою печать. Усталый и измученный от шатания по городу, возвращается он вечером в свое жилище - маленькую, как бы вросшую в землю, хибарку, позванивая парой мелких монет - жалкий дневной заработок (часто бывает, что карманы его вообще пусты -ни гроша), наспех проглатывает несытную свою трапезу, совмещая завтрак с ужином, бормочет "Шма" и валится на кровать. Свинцовой тяжестью налито его тело, и забывается он мертвым сном. Однако поутру мертвец проснется, встанет на ноги и снова будет работать до самого вечера. И этой собачьей жизнью он живет всю неделю.
Но вот наступает канун субботы, и запущенное его жилище преображается: вымытая и подбеленная комната даже в бедности своей вызывает уважение. Загодя накрыт белой скатертью стол, а на ней две смазанные желтком халы - загляденье! В блестящих медных подсвечниках горят свечи. Во всем доме - ощущение покоя. Ароматно пахнут субботние блюда, томящиеся в печи. Хозяйка, всю неделю унылая, придавленная жизнью, сейчас - в белой косынке - кажется приветливой и очаровательной. Девочки, босоногие, но только что чисто умытые, с аккуратно заплетенными косичками, сидят по углам, на их лицах - ожидание чего-то радостного.
Тихо! Слышны шаги. Вот они приближаются...
- Доброй субботы! - говорит Шмуэль в дверях, с любовью оглядывая жену и детей, лицо его светлеет.
- Доброй субботы! - звонко вторит ему сыночек Мойшеле, поспешно входя в дом, как человек, принесший добрые вести.
Отец с сыном приветствуют "Ангелов Всевышнего", сопровождавших их от синагоги до дому, традиционным "Шолом алейхем". Нет, тряпичник больше не бродячий пес, он - царь в доме своем, он преобразился внешне, и душа его обновилась. Вот он читает "Киддуш" над кубком, омывает руки и садится во главе стола. Жена сидит возле него справа, дети - слева.
"Киддуш" он произнес над кубком сладкого вина, и все его домочадцы отведали из его кубка и насладились вином, приуготовленным для них к этому всеблагому дню. Он, царь в своем доме, отрезает от "двойного каравая" и раздает кусочки халы, халы из настоящей рассыпчатой крупчатки, своим голодным "принцам", а затем - по кусочку рыбы, немножко бульона, крохотный кусочек мяса с костью, ложка компота - лакомства, которые и не снились им всю неделю. И взрослые, и дети едят с восторгом, сосредоточенно - "во славу священной субботы". Шмуэль прочищает горло, откашливается и начинает радостно напевать:
День субботний - святый он,
благо тому, кто его соблюдает и над вином его поминает,
да не горюет в сердце своем, что пуст карман и нет гроша в нем;
пусть пьет и веселится, а если в долг возьмет -
Господь Всесильный долг его вернет...Он напевает, а его маленькие дети подпевают ему с радостью. Дети поют: "Как прекрасна ты..." - хвалу дню седьмому, дню отдохновения всех уставших, когда даже легендарный Самбатион, бурлящий и перекатывающий тяжеленные камни во все дни недели, успокаивается и замирает. "Река Самбатион, вечно несущаяся и торопливая" - символ исключительности народа Израилева. Подобно Самбатиону он шумно суетится всю теделю, но вот приходит Шаббат -и снисходит покой, и исчезают печаль и страдания.
Так и Шмуэль обретает отдохновение - он спокоен и весел!
II.
Назавтра после "третьей трапезы" Шмуэль сидит в сгущающихся сумерках в синагоге, и голова его склоняется вниз. Со вздохами и всхлипываниями читают евреи "Блаженны непорочные в пути..." - псалом, напоминающий, что "царица Шаббат" уже собирается в путь. Закатилось солнце и сгустился мрак, лишь на дальнем небосклоне пламенеют тучи-облака, и кажется, что адское пламя отсвечивает в них;
и чудится грозный возглас: "Вернуть грешников в бездну!" И вот несчастных грешников, осужденных всю неделю терпеть мучения в геенне огненной и лишь в субботу наслаждающихся прохладой снежных гор, гонят в шею, а злые духи подталкивают их и кричат с яростью: "Возвращайтесь, пропадшие души, и продолжайте гореть -каждый и купно!" Ох, как промелькнуло время отдохновения, вновь помрачнели небеса, и еврей опять видит пред собою разверстый ад, злобу, ярость и скопище злых духов...
И Шмуэль читает душераздирающим голосом:
"Смой с меня стыд и позор, ибо заповеди Твои сохранил я..."
"Притеснен я весьма - Боже, дай мне жить по слову Твоему..."
"Душа моя постоянно в опасности, а учение Твое я не забыл..."
"Многочисленны гонители и преследователи мои, а от заповедей Твоих не уклонился я..."
"Если бы не в учении Твоем мои удовольствия, - пропал бы я в бедности своей..."...Жена же Шмуэля сидит в это время, сложив руки на груди, в своем доме. Темно в доме, лишь высокий месяц заглядывает через маленькое оконце, оставляя тоненький лучик на противоположной стене. Причудливые ночные тени скачут по комнате, нагоняя страх на сбившихся в кучку, подобно испуганным овцам, детишек, в молчании склонивших головки...
Тишина. Лишь сверчок из-под печи перекликается со своим приятелем в другом углу. Жена Шмуэля сидит, тоскующая и печальная, и, покачивая головой, напевает грустно: "Господь Авраама, Ицхака и Яакова - святая суббота уходит..." Она встает, берет спичку, чиркает ею об стенку раз, другой - напрасно! Только с третьего раза спичка гневно фыркает, и в смраде возникает синий, окутанный дымом огонек, от которого она зажигает, наконец, маленькую восковую свечу.
- Доброй недели! - говорят домашние, вздыхая: они узнают в надвигающихся буднях позабытые было и возвращающиеся страдания.
- Доброй недели! - свистящим шепотом произносит Шмуэль, потихоньку входя в квартиру. Глаза его бегают, лицо приобрело привычное унылое выражение, двигается он вяло и неохотно, какой-то шаркающей походкой. В душе у него - мрак и запустение... Час пробил, час его очередного перевоплощения - царь вновь принимает обличье бродячего пса. Но царь в нем борется изо всех сил - он не хочет перевоплощаться, он жаждет хотя бы отсрочки, возносит очи горе - может. Отец небесный сжалится над ним, может, смилостивится... И надежда эта мерцает; как мерцает свечка для "Авдалы" (молитвы, которая "отделяет" субботу от будней). Он произносит молитву над кубком: "Вот Бог спасения моего - уповаю и не страшусь...", вдыхает запах ароматных трав, чтобы поддержать слабеющую душу, выпивает вино из бокала...
Чуть ободренный, начинает он песнопения исхода субботы, и звуки эти смешиваются с горькими слезами и сладкими словами утешения: "О Могучий, Грозный, вызывающий ужас, помни о моей бедности и несчастьях... Дай мне достаточно для пропитания... Ведь Ты - моя надежда, и на спасение Твое уповаю я!"
Ох-ох, Владыка мира, на помощь Твою уповаю! Уповаю, владыка мира,на помощь Твою!
(Из романа "В долине плача")
